Жизнь счастливого человека. 85 лет со дня рождения Виктора Кузькина

Он не успел состариться, да и не очень-то стремился к этому. Нельзя сказать, что совсем не замечал своего возраста – так не бывает, но Виктор Григорьевич мастерски, без видимых усилий, умел не зацикливаться на прожитых годах.

В плане поддержания спортивной формы среди своих ровесников-ветеранов он мог дать фору кому угодно. Виктор Григорьевич выходил на лед до самых последних дней жизни, великолепно плавал, играл в теннис, сохраняя прежний жизненный азарт. Редкие осторожные замечания о том, что образ жизни должен соответствовать возрасту, он, кажется, просто не слышал. Было очевидно: менять что-либо в своей жизни он не собирался. Именно так прошел и его последний день в июне, в сочинском военном санатории имени Яна Фабрициуса. После энергичной игры в теннис на жаре он сразу же отправился на любимый дайвинг. Сердце не справилось с резким перепадом температур. Красивая жизнь, легкий уход – если эти слова могут хоть немного утешить тех, кто его помнит и любит.

Виктор Григорьевич Кузькин, один из самых титулованных ветеранов отечественного хоккея, не просто выходил на лед в весьма почтенном возрасте, но и играл лучше многих молодых ветеранов. Мне иногда казалось, что именно в этих выставочных матчах можно было, не прибегая к архивным записям, понять, как выглядел Виктор Кузькин в годы расцвета своей игровой карьеры. Ветеранские матчи, или “матчи легенд”, совсем не для бешеного драйва, тем более что настоящих легенд, продолжавших выходить на лед в нулевых, оставалось немного. Но Кузькин был настоящим королем на площадке, наблюдать за его игрой было одно удовольствие. Великолепное катание, которое сейчас редко встретишь, особенно у защитников; бережное обращение с шайбой; точные пасы партнеру прямо под клюшку; полное видение поляны – все как раньше, только в замедленной съемке. Ведь тогда, когда он доминировал на площадке, к его выдающемуся катанию добавлялся второй фирменный кузькинский компонент – скорость.

Кажется, он всегда был таким, но это не совсем верно, или даже совсем неверно. В отличие от его “сорекордсмена” в лице Владислава Третьяка (по 13 титулов чемпиона СССР), который с юных лет встал в ворота как влитой, путь Виктора Кузькина к вершинам был куда более извилистым. Это касается и самого начала карьеры, и первых лет в ЦСКА, и непростого пути в сборную, где он мог попасть из капитанов прямо в штрафники, а мог и вывести на лед тех самых легенд в монреальском “Форуме”. Многое пережил он и на тренерском поприще, где за чередой титулов также хватало драматических моментов. Нет, он не был баловнем судьбы, совсем нет, однако никогда не терял оптимизма и всегда смотрел только вперед.

Поколение, чье непростое детство пришлось на годы войны, выросло, зная цену миру, жадным до жизни, азартным и универсальным в спортивном плане. Витя Кузькин, тянувшийся за старшими товарищами, проходил с ними через все увлечения, не только спортивные – это были и драмкружок, и детский духовой оркестр, где самым младшим доставались самые простые партии, но восторга от совместных выступлений, включая прохождение перед трибунами на первомайской демонстрации, было не меньше. Коллективизм вырабатывался не только на спортивных площадках, он входил в плоть и кровь вместе с самой жизнью. Невероятно трудной жизнью, какую почти невозможно представить нынешнему молодому поколению, но чрезвычайно насыщенной и очень тесно связанной с людьми.

Он рос без отца, погибшего в июле 42-го, в бараке на задах Боткинской больницы, где мама, Мария Афанасьевна, проработала санитаркой почти 40 лет. Район Боткинской тех времен – настоящая кузница чемпионов, артистов и академиков; отдельный город со своим стадионом, домом культуры, кинотеатром, целый мир послевоенного детства. Из достаточно длинного списка друзей, который Виктор Григорьевич всегда вспоминал в интервью, выделю одно имя – Виктор Якушев. Да его и сам Кузькин всегда выделял. Самый скромный из всех российских хоккейных гениев, всю жизнь игравший за “Локомотив”, незаменимый элемент в сборной СССР, способный сделать любое знаменитое звено иногда даже лучше, чем оно было до него. Виктор Кузькин многое перенял у своего тезки Якушева, который был старше его на три года. Трудно представить, что тихий и немногословный Якушев в детстве и юности был заводилой и лидером, но за ним действительно тянулись, хотя и тогда красноречием он не отличался. Насчет драмкружка не знаю, но в духовом оркестре Якушев играл – кажется, на трубе. Было с кого брать пример, и важно добавить – хороший пример, потому что ближайший круг Вити Кузькина пошел именно по этой линии.

“Боткинские” могли обыграть кого угодно, что неудивительно – в большие хоккейные мастера из этого района и этого поколения вышли человек пять-шесть, не меньше, а выдающимися стали двое – Якушев и Кузькин, что само по себе немало. Эта удивительно сыгранная ватага обыгрывала детские команды с громкими именами, и тренеры, конечно, обращали на них внимание. Все они были универсалами (футбол, волейбол, баскетбол, бокс, коньки, чего только не было), игровиками, но лучше всего получалось в хоккее с мячом. Как мне кажется, Кузькин должен был играть в русский хоккей здорово – высокий, худой, жилистый, гибкий, орудует клюшкой, как хлыстом, по полю летает – поди удержи такого. Все эти качества перенеслись и в “шайбу”, но не сразу.

История прихода Кузькина в большой хоккей многократно описана. В ней немало интересных деталей – он ведь не сразу попал в армейскую молодежку, там было много нюансов. В любом случае, первое его появление в более или менее серьезном матче на близлежащем стадионе Юных пионеров было отчасти случайным – просто позвали сыграть за “Крылья Советов” (а стоит вспомнить, что в раннем детстве Витя Кузькин болел за “Спартак”). В “Крыльях” в какой-то момент могли оказаться все лидеры “боткинских”, но пробиться в чемпионский состав 1957-го было нереально. А вот молодой тренер “Локомотива” Анатолий Кострюков их заметил и, в отличие от “Крыльев”, не прогадал. Ну а Витю Кузькина после неудачной (причем сознательно неудачной) попытки поступить в военное училище судьба все равно привела в ЦСКА. И в “Динамо” он мог оказаться, и даже в “Химике”, но это уже позже, когда великий Тарасов что-то проворчал про “соломенные ножки” (или “глиняные ножки”) новобранца, а мудрый Николай Семенович Эпштейн сразу все понял и чуть было не перехватил будущую звезду прямо из-под носа мэтра – Кузькин даже пришел на тренировку к Эпштейну, но ее то ли перенесли, то ли она уже закончилась, и Кузькин остался в ЦСКА.

На Ширяевом поле в числе подопечных знаменитых тренеров Александра Виноградова и Бориса Афанасьева Кузькин оказался отчасти случайно – однокашник позвал за компанию. За спиной у юного форварда было несколько лет русского хоккея, а канадский хоккей был, по выражению самого Виктора Григорьевича, “во дворе”. Катание и физика были отменные, остальному приходилось учиться. Кузькин играл центрального нападающего и позже вспоминал, как их с Аликом Галяминым и Володей Каменевым тройку “возил” такой же юный, но уже опытный динамовец Володя Юрзинов.

В основную обойму Тарасова он попал после того, как молодежная команда ЦСКА выиграла чемпионат страны. Год в окружении великих от застенчивости Кузькин молчал. Шансов потеснить кого-то из знаменитых форвардов армейского клуба почти не было, да и в защите в ЦСКА еще играли Николай Сологубов и Иван Трегубов. Смена поколений в базовой команде сборной страны в конце 50-х только начиналась, надо было и терпеть, и что-то менять. “Что-то”, естественно, придумал Анатолий Тарасов. В защиту форварда Кузькина великий экспериментатор перевел не сразу, но с дальним прицелом сделать из него образцового универсала. Все задатки у Кузькина для этого были. Значительно позже Виктор Григорьевич признавался, что расставание с первым основным амплуа прошло для него безболезненно – неистовой жажды гола у него отродясь не было, а вот отобрать шайбу без грубости, выдать удобный пас партнеру – к этому он чувствовал настоящее призвание. В сборной он мог дебютировать еще в 1960-м, но не успели вовремя оформить визовые документы, и пришлось ждать еще два с лишним года. Зато когда окреп и дождался, медали посыпались как из рога изобилия, естественно, самой высокой пробы.

Первое золото со сборной СССР он взял в памятном 1963-м в Стокгольме – “год ходил, не веря, что я чемпион мира”. Тот чемпионат, как и Олимпиаду в Инсбруке-1964, и Тампере-1965, помню плохо, а вот Любляна-1966 в памяти зафиксирована прекрасно. Там я впервые Виктора Кузькина по-настоящему разглядел и как великолепного, всесторонне одаренного защитника, и как капитана великой сборной СССР.

Капитанскую повязку ему не по своей воле передал Борис Майоров, которому аукнулось удаление с футбольного поля (играл в матче на первенство Москвы) и последующие разбирательства с обвинением в “хулиганстве”. Кузькин капитанского звания не уронил, но осенью 1966-го сам попал под удар, даже не успев поучаствовать в резонансной драке возле ресторана в районе метро “Аэропорт”. То, что он “не участвовал”, выяснилось несколько позднее – уже после разборов, снятия звания “заслуженный мастер спорта” и дисквалификации на год за проступок, “не совместимый с высоким званием советского спортсмена”.

Небольшая подвыпившая армейская компания (Мишаков, Зайцев и Кузькин) повздорила с таксистом, отказавшимся их с девушками везти. На помощь водителю пришли коллеги, драка была скоротечной, но тот самый таксист оказался в больнице с проломленной головой. Потом выяснилось, что ему случайно досталось от своих же, но упоминание знаменитых фигурантов в главной газете страны “Правда” в фельетоне “Запрещенный прием” было равносильно приговору: “Ни меткость ударов по мячу, ни ловкость бросков на ковре и на льду не могут спасти пьяницу и дебошира от кандидатов в подсудимые”. Тарасов, не разобравшись, назвал Кузькина чуть ли не преступником, грозил отправить штрафника в Чебаркуль, тот наотрез отказался, и три месяца олимпийский чемпион поддерживал форму, играя на первенство Москвы. Он уже был готов отправиться на Урал, но к тому времени выяснилось, что во время драки Кузькин сидел в машине. Необходимость в опытнейшем защитнике никуда не делась, и по инициативе Спорткомитета СССР, не без споров и разногласий, реальная дисквалификация была заменена на условную.

О капитанстве, конечно, не могло быть и речи, но в Вену на чемпионат мира его взяли, и там Кузькин, как и вся команда, провел один из самых ярких чемпионатов мира. “Заслуженного” ему присвоили снова – так Виктор Кузькин стал дважды заслуженным мастером спорта СССР. Таких у нас немного.

В иерархии лучших пар защитников сборной СССР 60-х годов дуэт Виктор Кузькин – Виталий Давыдов, наверное, должен стоять на первом месте. Конечно, общественное мнение могло склоняться к паре Александр Рагулин – Эдуард Иванов, двум классическим оборонцам, умным и мощным одновременно. Пара Кузькин – Давыдов была совершенно иной. Если соперник встречался с ними впервые, то мог подумать, что легко справится с этими двумя: один слишком худой, другой слишком маленький. Но, когда начиналась игра, быстро выяснялось, что эти двое не только двигаются быстрее форвардов соперника, но и думают быстрее.

Оба пластичные – но каждый по-своему, техничные и юркие, они, как правило, на мгновение опережали самых умелых форвардов, при этом крайне редко нарушая правила. Особенно это касается Кузькина, скоростной маневр которого при защите своих ворот мог считаться образцовым. Конечно, и в атаке они не подводили, Кузькин, как бывший форвард, забивал достаточно много. Но лишнего себе позволял редко – игровая дисциплина всегда была на первом месте.

Вместе в сборной армеец Кузькин с динамовцем Давыдовым играли почти десять лет, что можно считать уникальным достижением. Карьера в сборной у Виктора Кузькина завершилась раньше, чем игровая, а за ЦСКА он еще поиграл, и вполне успешно, в том числе против канадских профессионалов. Отдавая должное соперникам, Виктор Григорьевич не забывал упомянуть, что в катании эти большие мастера нашим точно уступали, а если бы сборной по-прежнему руководили Чернышев и Тарасов, то Суперсерия-1972 точно была бы выиграна. Это без всяких претензий к Всеволоду Боброву, хотя стоп, за невызов “Виталика” (Давыдова), а также Анатолия Фирсова Кузькин великого Боброва все же упрекнул.

Но это уже, естественно, потом.

Переход на тренерскую работу получился достаточно плавным – помощником Константина Локтева, а вскоре и Виктора Тихонова он стал сразу после завершения игровой карьеры. Амбиций стать главным не проявлял, проработав с Тихоновым почти два десятка лет, что тоже можно считать достижением (правда, “вторая серия” работы с Тихоновым в ЦСКА в 90-х была совсем иной, чем первая – “это годы, вычеркнутые из жизни. Мы не играли, не работали, а мучились”, – говорил Виктор Григорьевич в одном из последних интервью). Успешно консультировал японский клуб “Джю Джо Сэйси”, дважды приведя его к бронзовым наградам. Не потерялся на рубеже веков, плотно занявшись структурированием ветеранского хоккея. На обстоятельства не сетовал, на здоровье не жаловался, жил полной жизнью, как и подобает счастливому человеку, а не просто бывшему знаменитому хоккеисту. Эту ношу – я имею в виду известность – Виктор Григорьевич нес особенно легко.

То, что Анатолий Тарасов в своей книге “Настоящие мужчины хоккея” уделил Виктору Кузькину всего несколько строк (очевидно, не простил ему работу с Тихоновым), Виктора Григорьевича не обидело. Достаточно было того, что про его любимого партнера мэтр хорошо написал.